Подобные оценки, как и сравнения нынешнего багдадского режима с бывшим кабульским, на первый взгляд, выглядят объяснимо. В современном Ираке существует множество проблем, схожих с теми, что наблюдались на протяжении американского присутствия в Афганистане. Прежде всего, это состояние местных силовых структур – как военных, так и правоохранительных. Как и в случае с Афганистаном, для Ирака характерны коррумпированность вооружённых сил и полицейских частей, некомпетентность их командиров и произвол по отношению к местному населению. Боеспособные части немногочисленны, а для создания устойчивых, самодостаточных служб национальной безопасности потребуются годы и объединённые усилия зарубежных партнёров официального Багдада. Ограниченные успехи Соединённых Штатов на этом направлении вызваны не только попытками передать задачи контртеррористической и контрповстанческой подготовки частным военным структурам, таким как «Винелл корпорейшн» (Vinell Corporation). Проблема была и в возложении этих задач на американский контингент, вынужденный отвлекать свои ресурсы от непосредственной борьбы с терроризмом¹. Одновременно со стороны иракских властей регулярно отмечалась недостаточность и несвоевременность выделяемой со стороны США помощи на создание устойчивых сил безопасности, её несоответствие масштабу проблемы². Среди фундаментальных причин ограниченной боеспособности иракских вооружённых сил можно отметить достаточно низкий уровень образования местного населения³. Подобная проблема затрудняет не только появление квалифицированного офицерского корпуса, но и серьёзные сложности для создания в Ираке самодостаточных ВВС и системы тылового обеспечения.

На устойчивости местных силовых структур сказывается и сохраняющаяся разделённость Ирака на военно-политические анклавы. Они ограничивают власть центрального правительства за пределами Багдада, сотрудничество с их лидерами носит ситуативный, конъюнктурный характер. Наиболее крупным из подобных анклавов остаётся Иракский Курдистан. Именно с ним центральное правительство в Багдаде ведёт наиболее продолжительные споры вокруг территорий и раздела доходов от нефтяного экспорта. Соединённые Штаты отдают приоритет сотрудничеству с центральным правительством и всю помощь Эрбилю традиционно согласуют с официальным Багдадом⁴.

Именно американские военные остаются ключевым посредником между федеральными войсками и курдскими отрядами ополченцев «пешмерга». Тем не менее их усилия могут лишь компенсировать, но не устранить многополярность в иракской системе безопасности. Последняя является отражением клановости местной государственной системы. Пост президента Ирака закреплён за представителями курдов, пост премьер-министра – за представителями арабских шиитов, а пост спикера парламента – за представителем арабских суннитов. Сохраняющаяся клановость иракской внутренней политики, готовность иракских элит решать конфликты вооружёнными методами являются залогом сохранения трайбалистских, а не государственных приоритетов в действиях местных силовиков⁵. Наиболее ярко это проявляется в иракских полицейских частях, где влияние США не так велико, как в иракской армии или Контртеррористической службе. В результате те координационные механизмы, которые появились в ходе войны с «Исламским государством» (ИГ), не функционируют без участия американских военных⁶. Последние вместе с партнёрами по антитеррористической коалиции периодически пытались переломить ситуацию через реформирование иракских вооружённых сил⁷. Однако ключ к решению проблемы по-прежнему лежит в коренных политических преобразованиях, направленных на снижение межклановой вражды⁸.

Именно в таких условиях «силовой многополярности» иракцам предстоит не допустить возрождения «Исламского государства». По оценкам Министерства обороны США, к началу 2021 г. на территории Ирака и Сирии действовали порядка 10 тыс. боевиков⁹. Террористическая группировка сохранила боеспособность, координацию между ячейками в Ираке и Сирии, а также финансирование за счёт криминальной экономики¹⁰. Залогом её сохранения является не только некомпетентность местных силовиков, но и их репрессии против местного населения. Последнее ищет защиты у джихадистов, тем самым оказывая им поддержку. В итоге в провинциях Ирака с преимущественно суннистким населением (таких как Анбар, Дияла, Салах-ад-Дин) сохраняется высокий риск восстановления территориального контроля ИГ в результате нового наступления группировки. Ситуация отличается от Афганистана, где США установили дипломатический контакт с противниками местного правительства и договорились с ними не мешать выводу американских войск и не допускать появления в Афганистане угроз для остальных стран. В отличие от талибов, сконцентрированных на Афганистане, джихадисты из ИГ не признают дипломатию и современные государства как таковые. Они готовы вести войну за пределами Ирака даже в случае взятия страны под контроль.

Однако последнее маловероятно в силу той же самой фрагментированности государства и его «силовой многополярности». В отличие от Афганистана, где вплоть до августа 2021 г. так и не сложилось массового ополченского движения, способного предотвратить захват страны талибами, в Ираке подобные группировки уже созданы и доказали свою боеспособность в 2014–2017 гг. Помимо отрядов «пешмерга» численностью порядка 100 тыс. бойцов, речь идёт о «Силах народного ополчения» («Хашд аш-Шааби»), численность которых по разным оценкам составляет от 60 до 140 тыс. боевиков¹¹. Это затрудняет возможности ИГ по захвату районов со смешанным населением, включая Багдад, и делает маловероятным захват провинций на шиитском юге и курдском северо-востоке страны¹². Более того, у сил Антитеррористической коалиции (Combined Joint Task Force – Operation Inherent Resolve) во главе с США уже есть опыт координации усилий и с курдскими отрядами, и с прошиитскими ополченцами¹³.

Опасность последних для багдадского режима также не стоит преувеличивать. Дело не только в их относительной интегрированности в иракские силовые структуры, и регулярном получении средств из федерального бюджета. «Силы народного ополчения» представлены как в парламенте, так и в кабинете министров. В отличие от Афганистана, где талибы были отсечены от официального политического процесса, в Ираке существует инклюзивная политическая система. Все ключевые фракции иракского общества принимают участие в выборах и имеют представительство в парламенте, в том числе представители «Сил народной мобилизации». Несмотря на их поражение на последних парламентских выборах, коалиция «Завоевание» («Аль-Фатх») всё же получила по итогам 17 мест. Её сторонники не согласились с такими результатами и в начале ноября 2021 г. развернули протесты в Багдаде. Это только подтверждает важность широкого представительства в федеральных органах власти для повстанцев, даже в условиях общей слабости иракской государственности. Договорённость между США и Ираком о выводе американских боевых частей дополнительно усилила противоречия внутри «Хашд-аш-Шааби»¹⁴. Таким образом, рассчитывать на свержение багдадского режима отдельными фракциями «Сил народной мобилизации» не приходится.

Однако некоторые участники этого повстанческого конгломерата продолжают наносить удары по иракским базам, где дислоцируются американские военнослужащие, и угрожать посольству США в Багдаде. Речь идёт, прежде всего, о группировках, имеющих тесные связи с Ираном, таких как «Бригады партии Аллаха» («Катаиб Хезболла»), «Лига праведников» («Асаиб аль-аль-Хак») и «Батальоны Мучеников Сайидов» («Катаиб Сайид аш-Шухада»). Они составляют порядка 30% общего числа прошиитских ополченцев¹⁵. США, со своей стороны, адаптировались к этим атакам с применением ракет и дронов и наносят ответные удары по инфраструктуре группировок, прежде всего за пределами Ирака¹⁶. Такой подход позволяет как посылать сигналы о недопустимости угроз американским военнослужащим, так и минимизировать ответное давление проиранских группировок на иракское правительство. Тем не менее надёжной защиты от низколетящих дронов, использующих в том числе маршруты гражданской авиации, у американских военных пока нет¹⁷. Разработка этих средств находится в повестке дня американо-израильского военно-технического сотрудничества¹⁸. В целом противоборствующие стороны после событий января 2020 г. нашли «красные линии» в ударах друг против друга и стремятся их не переступать во избежание эскалации.

Несмотря на эту обстановку, американское присутствие в Ираке не закончится, а трансформируется после декабря 2021 г. Большая часть контингента, численность которого составляет около 2,5 тыс. военнослужащих, вольётся в состав миссии НАТО, действующей там с 2018 г.. Её состав в феврале 2021 г. был расширен с 500 военнослужащих до 4 тысяч¹⁹. Подобный «транзит» от боевых задач в сторону консультирования и подготовки был подтверждён и командованием антитеррористической коалиции²⁰. Помимо инструкторов и военных советников, в Ираке продолжат действовать американские ВВС и разведка²¹. Также необходимо учитывать американских военных подрядчиков, контролирующих важные инфраструктурные объекты Ирака, такие как Багдадский международный аэропорт²². Однако события в Афганистане продемонстрировали, что подобное присутствие не будет иметь значения при общем коллапсе местных вооружённых сил. В целом вывод боевых частей Ирака и минимизация военного присутствия на Ближнем Востоке отражает не только стремление американских военных сосредоточить ресурсы на соперничестве с Китаем²³. США в принципе намерены устранить риски для личного состава вооружённых сил за рубежом²⁴.

Тем не менее в Ираке они будут прежде всего сосредоточены на борьбе с ИГ. В краткосрочной перспективе противостояние джихадистам останется основным содержанием американо-иракских отношений²⁵. На эти цели будет выделено 345 млн долл. в 2022 фин. г.²⁶ Данная цифра уступаем суммам, выделенным на эти цели в предыдущие годы (595 и 510 млн долл. в 2020 и 2021 фин. г. соответственно). Это отражает как периферийность борьбы с ИГ во внешнеполитических приоритетах США, так и увеличение расходов на борьбу с терроризмом со стороны иракских властей²⁷. Эти суммы включают в себя не только продолжающиеся усилия США по подготовке местных силовиков, но и выплаты субсидий для курдских иррегулярных формирований, а также поддержку инфраструктуры для содержания пленных джихадистов.

Ещё одно назначение поддержки иракских силовых структур – сдерживание влияния Ирана. «Временное стратегическое руководство по национальной безопасности» (Interim National Security Strategic Guidance) определяет Тегеран как регионального соперника, бросающего вызов ближневосточной стабильности и угрожающего местным союзникам Соединённых Штатов²⁸. В качестве ответной меры США нацелены укрепить потенциал иракского Управления по сотрудничеству в области безопасности (Office Of Security Cooperation). Данный механизм является традиционным институтом координации усилий американских ведомств в вопросах безопасности в отдельно взятой стране²⁹. Применительно к Ираку, работа этого ведомства сосредоточена на трёх ключевых направлениях: укрепление оборонных структур (к примеру, помощь в разработке механизма представления и утверждения иракского военного бюджета), контроль за выделенными США средствами и использованием американской амуниции иракскими силовиками и стимулирование сотрудничества с соседними государствами в вопросах безопасности³⁰. При этом в законе «О разрешении выделения ассигнований на национальную оборону на 2022 фин. г.» (National Defense Authorization Act for Fiscal Year 2022) поясняется, что речь не идёт о сотрудничестве с Ираном и его ключевой, с точки зрения американцев, проиранской группировкой в Ираке – «Организацией Бадра»³¹.

Следующим направлением усилий не только в Ираке, но и на Ближнем Востоке, будет сдерживание китайского влияния. «Временное стратегическое руководство» определяет КНР как единственного соперника США, способного создать устойчивый системный вызов существующему миропорядку. Основные контуры сдерживания Китая на Ближнем Востоке обозначены в принятом 8 июня 2021 г. Сенатом США законе «Об инновациях и конкуренции» (S.1260 - United States Innovation and Competition Act of 2021). Американский политический истеблишмент рассматривает китайский экспорт вооружений как попытку подорвать влияние Соединённых Штатов в регионе. По их мнению, китайские инфраструктурные проекты и экспорт коммуникационных технологий в регион угрожают интересам национальной безопасности США, создавая риски для кражи интеллектуальной собственности и утечки информации из каналов обмена данными с региональными союзниками Вашингтона. Сдерживать влияние Китая планируется симметричными мерами: наращивание американского экспорта вооружений и расширение сотрудничества в сфере безопасности в целом, государственная и частная поддержка местных инфраструктурных проектов, сдерживание китайских инвестиций в телекоммуникационный сектор через продвижение американских «безопасных проектов» в этой сфере³².

Следует заметить, что без попыток проведения политических реформ в Ираке, ориентир на интересы местных силовиков становится единственной альтернативой. Только в этом случае миссия НАТО окажется эффективной и будет работать на укрепление американского влияния и сдерживание иностранного. Последнее не обязательно носит деструктивный характер. К примеру, США и Китай могли бы взаимодополнять друг друга. Инфраструктурные проекты и инвестиции могли бы быть большим подспорьем в решении проблем иракской экономики в целом и преодолении кризиса иракской электроэнергетики в частности. Именно в подъёме иракской экономики могло бы лежать сдерживание иранского влияния, которое порой преувеличивается³³. Местное население вступает в проиранские повстанческие группировки из-за материальных соображений, а не религиозной солидарности. Их активность на данном этапе сдерживается объективными факторами, такими как устойчивые антииранские настроения среди иракцев и готовность ключевых деятелей иракского истеблишмента противодействовать повстанческим формированиям. Однако намерение сдерживать как глобального, так и регионального соперника, вместе с нерешёнными фундаментальными причинами террористической и повстанческой активности в Ираке приведут к новым материальным, людским и репутационным потерям со стороны Соединённых Штатов при сохранении старых проблем.