Введение

Администрация США с начала 2000-х годов утверждала, что развиваемая ею архитектура противоракетной обороны (ПРО) направлена на защиту от КНДР и Иран, а не от России или Китая. При администрации Б. Обамы в число региональных ракетных угроз был официально внесён Китай, а в 2015 г. – Россия. При президенте Д. Трампе эта тенденция продолжилась. Одновременно в Стратегии национальной безопасности от 2017 г. было сказано о возвращении соперничества США с великими державами, имелись в виду РФ и КНР. При Дж. Байдене отдельные сегменты политики США в сфере ПРО прямо связываются на официальном уровне с противостоянием России и Китаю.

Национальная ПРО США не защитит от массированного удара СЯС РФ или СЯС КНР, но развитие национальной и региональной противоракетной обороны параллельно с развитием концепций ограниченного применения стратегических вооружений¹ (ядерных и неядерных) может обострить ситуацию в случае политико-военного кризиса. В этой связи необходимо рассмотреть, каким образом изменяется политика Вашингтона в сфере противоракетной обороны в доктринальном и технологическом отношении с учётом политической установки на соперничество Соединённых Штатов с великими державами. Хотя основные тренды развития ПРО в США и в мире активно изучаются экспертами², в данной статье хотел бы более подробно осветить американское видение ракетных угроз от РФ и КНР, меры ПРО территории США, защиты их войск и союзников в Азиатско-Тихоокеанском регионе и в Европе, а также космические элементы архитектуры ПРО.

Ракетные угрозы

В «Обзоре ПРО-2022» повторены тезисы о том, что США будут защищаться от ракетной атаки из любого источника и о том, что система GMD не способна защитить от сложных межконтинентальных баллистических ракет (МБР) и баллистических ракет подводных лодок (БРПЛ) России и Китая³. Подтверждается намерение защитить войска США и их союзников в Европе и Азии от российских и китайских ракет с дальностью менее 5500 км наземного, морского и воздушного базирования. Основным отличием от «Обзора ПРО-2019» является признание того факта, что наращивание оборонительных вооружений может обострять обстановку. В связи с этим впервые в подобном документе говорится о допустимости «прозрачности и предсказуемости» для урегулирования противоречий в сфере ПРО⁴. Тем не менее, подписанный президентом Дж. Байденом в конце 2022 г. закон «Об оборонных расходах на 2023 фин. г.» сделал запрет на обмен информацией о ПРО с Россией и Китаем теперь постоянным (статья 1653)⁵.

Гораздо большая проблема в том, что предлагаемое в «Обзоре ПРО-2022» «интегрированное сдерживание» (integrated deterrence), кроме прочего, подразумевает взаимодействие оборонительных и наступательных вооружений для предотвращения атаки потенциального противника. Такая интеграция сама по себе может восприниматься другой стороной как дестабилизирующая и поддерживать цикл «действие – противодействие» в сфере наращивания вооружений⁶.

В «Обзоре ПРО-2022» официально признана угроза от неядерных стратегических вооружений России и Китая для территории США. В этой связи, «чтобы сдержать противника, который намерен, не применяя ядерного оружия, достичь стратегического эффекта, США рассмотрят активные и пассивные меры защиты, чтобы снизить риски от ударов крылатыми ракетами по критически важным объектам независимо от происхождения ракет»⁷.

Представители военно-политического руководства США подчёркивают факт того, что КНР продолжает разработку неядерных стратегических вооружений⁸, обладает более 1350 баллистических ракет (БР) с дальностью 300–5500 км, более 300 крылатых ракет (КР) наземного базирования⁹, а также неизвестным количеством КР морского и воздушного базирования. Среди китайских БР с дальностью менее 5500 км имеется DF-17 с гиперзвуковым планирующим блоком (ГПБ). В 2021 г. внимание США было привлечено испытанием китайской частично-орбитальной бомбардировочной системы¹⁰.

Глава Северного командования США генерал Г. Ванхерк говорил о возможностях России наносить значительный ущерб инфраструктуре и другим критически важным объектам ударными средствами большой дальности всех типов базирования, в том числе стратегическими неядерными КР воздушного базирования из воздушного пространства РФ. Особо были отмечены боевые применения гиперзвуковых ракет «Кинжал», перемещение Россией на Тихий океан своих многоцелевых подводных лодок, способных нести КР в неядерном и ядерном оснащении, а также появление российского фрегата, вооружённого гиперзвуковой КР морского базирования «Циркон», в западной Атлантике в январе 2023 года¹¹.

Стратегия ПРО

Стратегия применения ПРО, согласно «Обзору» 2022 г., развивается так, как было заложено в ещё «Обзоре ПРО-2019». Та часть стратегии противоракетной обороны, которая подразумевает упреждающий удар по пусковым установкам изготовившегося к атаке противника, по сути является частью доктрины применения неядерных ракет. Одним из условий для такого удара с помощью высокоточных неядерных вооружений большой дальности в «Обзоре ПРО-2019» было указано наличие большого ракетного арсенала у противника¹².

Уточнено понятие «уничтожение ракет» (missile defeat), которое упомянуто в Стратегии национальной безопасности 2022 г. вместо термина «противоракетная оборона» (missile defense)¹³. К «уничтожению ракет» относится «спектр мер по противодействию разработке, закупке, распространению, потенциальному и фактическому применению противником наступательных ракет любых типов и по ограничению ущерба от такого применения»¹⁴. Таким образом, сейчас противоракетная оборона – это только часть более широких усилий по «уничтожению ракет». К термину времён администрации Д. Трампа – меры «до пуска» (left of launch) – добавлен термин «наступательные операции интегрированной ПВО/ПРО» (offensive integrated air and missile defense operations).

АПРО начало программу «Интеграции мер до пуска и после пуска» (Left Through Right-of-launch Integration, LTRI). Речь идёт об оптимизации обмена данными между средствами разведки, наступательными вооружениями и противоракетной обороной. Для анализа потока информации начинают применять искусственный интеллект и технологии машинного обучения¹⁵.

Различные типы беспилотных летательных аппаратов (БПЛА) также указаны среди угроз для развёрнутых в различных регионах мира войск США и их союзников¹⁶. Интегрированная ПВО/ПРО направлена на отражение этой угрозы наряду с баллистическими, крылатыми ракетами и гиперзвуковыми вооружениями с дальностью менее 5500 км.

Наступательные вооружения являются в американской доктрине частью интегрированной ПВО/ПРО¹⁷. Это потенциально угрожает региональной стабильности. В отличие от национальной ПРО США, направленной против КНДР и Ирана, региональная ПРО направлена против любых источников региональных ракетных угроз¹⁸, в том числе против России и Китая. Это означает, что в случае регионального политико-военного кризиса с участием США, с одной стороны, и России или Китая – с другой, последствия даже ограниченного применения наступательных вооружений, представленного Вашингтоном как часть интегрированной ПВО/ПРО, из-за недопониманий намерений друг друга во время кризиса могут быть катастрофическими для региональной стабильности и потенциально для стратегической стабильности в результате эскалации.

Защита территории США

В рамках национальной ПРО (homeland missile defense) применять систему GMD с противоракетами GBI или даже перспективными многозарядными NGI против одиночных российских МБР в теории можно. Но подобный сценарий тяжело себе представить по двум причинам. Во-первых, незаметной подготовки обезоруживающего удара по СЯС РФ не получится из-за целого ряда факторов. Значит, ответно-встречный удар со стороны РФ будет достаточным для уничтожения агрессора. Во-вторых, применение одиночных МБР и БРПЛ противоречит логике ядерной доктрины РФ. Исходя из «Основ государственной политики РФ в области ядерного сдерживания» (2020 г.), это сдерживание осуществляется только вплоть до начала применения ядерного оружия (часть II пункт 11). После первого применения ядерного оружия угроза этим оружием, по мысли российских военных, уже не будет достаточно значимой, чтобы контролировать эскалацию.

Менее ясна ситуация с перспективами применения системы GMD с противоракетами NGI для защиты от СЯС КНР. Среди неизвестных в этом «уравнении» мощность первого ядерного удара со стороны США (ограниченный или массированный в зависимости от общей ситуации); выживаемость СЯС КНР после массированного ядерного удара со стороны США; мощность ответного ядерного удара КНР (ограниченный или массированный); перспективы роста численности китайских МБР ещё на 300 единиц (то есть до 600)¹⁹ и оснащение их всех разделяющимися головными частями; перспективы успешного создания многозарядной противоракеты NGI. Таким образом, на данном этапе невозможно выяснить, насколько система GMD-NGI будет применима против СЯС КНР.

Защита территории США от КР обсуждалась экспертами в самом начале президентства Дж. Байдена. Бюджетное управление Конгресса в 2021 г. пришло к выводу о том, что с учётом технических лимитов любой такой архитектуры минимальная стоимость развёртывания всё равно будет около 75 млрд долл., а на поддержку нужно будет ещё 180 млрд долл. в течение 20 лет²⁰. Эксперты Центра стратегических и международных исследований в 2022 г. предложили проект защиты США от КР, который стоил бы итого 32,7 млрд долл. на закупку и поддержку в течение 20 лет. По такому плану предполагалось пять эшелонов защиты, выстроенных в три этапа. Основными элементами были бы загоризонтные РЛС (ЗГРЛС), сенсоры воздушного базирования (на аэростате), три типа противоракет и центр командования и контроля. Авторы утверждают, что, даже если такая система ограничена и несовершенна, она доступна по стоимости и всё равно может осложнить замыслы противника и тем усилить сдерживание²¹. В мае 2023 г. глава Северного командования Г. Ванхерк сообщил, что разрабатываемая им защита США от КР «План обороны страны 2035» (Homeland Defense Design 2035) отличается от привычной, основанной на истребителях, самолётах-заправщиках и самолётах с системой обнаружения и контроля²².

Главная роль в создании защиты США от КР в августе 2022 г. была отведена военно-воздушным силам. Агентство по ПРО было привлечено к моделированию взаимодействия ВМС и Армии США в рамках обороны ограниченного по площади района, например, столичного региона²³ и в целом архитектуры защиты страны от КР с использованием «Единой тактической интегрированной системы управления огнём» (Joint Tactical Integrated Fire Control, JTIFC)²⁴.

Расходы на постройку ЗГРЛС были упомянуты в бюджетном запросе на 2024 фин. г. Генерал Г. Ванхерк указал, что США финансируют постройку четырёх ЗГРЛС, а Канада анонсировала ещё два таких радара²⁵. Эти радары как дополнение к Северной системе предупреждения (North Warning System), используемой совместно Канадой и Соединёнными Штатами, должны будут обнаруживать и сопровождать самолёты, корабли, КР и гиперзвуковые ракеты²⁶.

Региональная ПРО

Региональная ПРО (regional missile defense) для защиты войск США и их союзников продолжает развиваться количественно и качественно. Количественное развитие выражается в следующих мерах. Постепенно повышается общая численность кораблей с системами «Иджис» (Aegis) до 53 к концу 2024 фин. г.²⁷ Количество таких кораблей в Средиземном море поднято с четырёх до шести²⁸. Создание восьмой батареи систем «ТХААД» (THAAD) намечено на 2025 г.²⁹ Давно назрело разрешение для Министерства Армии сформировать четыре новых батальона, оснащённых системами «Пэтриот» (Patriot). Итого будет 20 таких батальонов³⁰. Объёмы закупок противоракет SM-3 IB, SM-3 IIA, THAAD, SM-6 и PAC-3 MSE в следующем году примерно равны среднегодовой цифре за два-три последних года (27, 12, 11, 125 и 230 единиц соответственно на 2024 фин. г.³¹).

Качественное развитие выражается в усилении взаимодействия между системами «Иджис», «ТХААД» и «Пэтриот». Началось распространение на все батареи возможности передачи данных между системами и радарами, связанными с «ТХААД» и «Пэтриот»³². На учениях отрабатывается связь систем «Иджис» – «ТХААД»³³ и «Иджис» – «Пэтриот»³⁴. Кроме таких двусторонних связей «Интегрированная система боевого управления» (Integrated Battle Management System, IBCS) должна обеспечить работу этих трёх систем как единого целого на ТВД. «Интегрированную систему боевого управления» предполагается связать с более широкой «Системой командования, контроля, боевого управления и связи» (Command & Control, Battle Management Communication, C2BMC) объединяющей в перспективе все системы ПРО, все их РЛС и космические сенсоры³⁵. При этом «Интегрированная система боевого управления» потенциально сможет передавать данные и для наступательных ракет в рамках вышеупомянутых «наступательных операций ПВО/ПРО»³⁶. Начальная оперативная готовность системы намечена на 2023 год³⁷.

Качественное развитие проявляется и в совершенствовании перехватчиков. Противоракету SM-3 IIA планируется дальше развивать для решения задач перехвата МБР³⁸. Даже если этот перехватчик не будет в итоге эффективен против современных МБР, совершенно точно повысится его эффективность против БР с дальностью менее 5 500 км. Противоракеты SM-6 и PAC-3 MSE теперь испытаны против БР с дальностью до 3 000 км. В обоих случаях объявлено об успешном перехвате на конечном участке траектории³⁹. Ранее официальные лица утверждали, что эти противоракеты предназначены только для перехвата БР с дальностью до 1 000 км, которая обычно идёт с меньшей скоростью. Кроме того, PAC-3 MSE теперь описывается как способная бороться с «маневрирующими и продвинутыми угрозами» (maneuvering and advanced threats)⁴⁰, под которыми обычно понимают маневрирующие головные части БР и улучшенные КР.

В рамках борьбы с гиперзвуковыми вооружениями для региональной системы «Иджис» разрабатывается противоракета GPI⁴¹. Глава АПРО официально связал проект с угрозой от гиперзвуковых ракет РФ и КНР⁴². АПРО уже столкнулось с критикой за отставание от первоначального графика. Изначально говорилось, поставки GPI будут в 2028 г., теперь речь о 2035 г.⁴³ На стадии согласования находится участие Японии в этой программе. Токио также выразил интерес к участию в разработке космических сенсоров в рамках защиты от ГПБ⁴⁴. Подключение Японии к этим проектам могло бы не только ускорить прогресс и снизить затраты для Вашингтона, но и стать первым примером взаимодействия США с союзником в разработке систем ПРО, предназначенных для противостояния великим державам.

Примечательно, что директор АПРО вице-адмирал Дж. Хилл, говоря о защите от ГПБ/ГКР, гораздо чаще теперь упоминает прогресс системы морского базирования для защиты на конечном участке (Sea-Based Terminal, SBT), фактически состоящую из системы «Иджис» с противоракетой SM-6. Третье по счёту улучшение системы SBT ожидается в 2025 г. Примерно тогда же должна быть испытана улучшенная версия SM-6 Block IAU против ГПБ⁴⁵.

Радары, создававшиеся для помощи в борьбе с гиперзвуковыми вооружениями, в 2024 г. выходят на начальную оперативную готовность – AN/SPY-6 для системы «Иджис»⁴⁶ и LTAMDS для системы «Пэтриот». Есть запрос на закупку первых трёх LTAMDS в 2024 г.⁴⁷ В 2023 г. глава АПРО впервые выразил намерение развивать саму систему «Пэтриот» для решения задач перехвата гиперзвуковых ракет⁴⁸.

Из средств направленной энергии для ПРО в основном упоминаются лазеры. Хотя Дж. Хилл говорил, что АПРО продолжает НИОКР по некоторым лазерам, большая часть таких программ со времён администрации Д. Трампа выведены на уровень выше – в Министерство обороны. Первый более-менее массовый лазер для ПРО ожидается в первую очередь для защиты от БПЛА, а затем и от КР⁴⁹. О своих успехах в развитии именно таких лазеров заявляет компания «Локхид Мартин», которая создаёт мобильные лазерные установки морского базирования мощностью 60 кВт⁵⁰ и наземного базирования мощностью 50 кВт⁵¹. Дальнейшее наращивание мощности этих лазеров имеет целью стабильный перехват дозвуковых КР, которые являются одними из самых массовых ракет в арсеналах РФ и КНР.

Кроме направленной энергии всё чаще звучит тема активизации работы АПРО по борьбе со средствами преодоления ПРО. Ложные цели и маневрирующие боеголовки, по замыслу АПРО, должны быть обнаружены с помощью космических сенсоров и улучшенных радаров. Новым является усиленное внимание АПРО к защите от средств радиоэлектронной борьбы (РЭБ) и кибератак на боевые информационно-управляющие системы ПРО непосредственно во время боя. Этот сегмент темы ПРО существует именно в контексте противостояния с Россией и Китаем и получает импульс для развития в США⁵².

Оборона о. Гуам

Огромное значение придаётся созданию архитектуры ПВО/ПРО на о. Гуам, где расположены три военные базы (морской пехоты, ВМС и ВВС США). АПРО планирует обеспечить защиту острова от китайских баллистических, крылатых, гиперзвуковых ракет с дальностью менее 5 500 км любых видов базирования. В качестве отправной даты избран 2024 год, далее каждый год эту архитектуру будут усиливать, дополнять новыми элементами⁵³.

Специально для о. Гуам начнётся разработка новой РЛС AN/TPY-6. Четыре подобных радара будут расположены на острове так, чтобы обеспечить обзор на 360 градусов. AN/TPY-6 обозначена как РЛС большой дальности для распознавания, сопровождения и оценки попытки перехвата БР большой дальности на среднем участке их траектории. Радары Sentinel – часть защиты от БПЛА и КР. Радары LTAMDS – часть защиты от БР, КР и гиперзвуковых вооружений⁵⁴. В Восточной Азии уже есть целая сеть радаров, информацию с которых США могут получать: три американских AN/TPY-2 (два в Японии, один в Южной Корее), австралийская ЗГРЛС Jindalee, тайваньский радар AN/FPS-115 PAVE PAWS. К этой сети будет добавлен «Тактический мобильный загоризонтный радар» (Tactical Mobile Over the Horizon radar, TACMOR) на о. Палау⁵⁵.

На о. Гуам планируется развернуть систему «Иджис эшор» (Aegis Ashore) с пусковыми установками Mk 41. Их противоракеты SM-3 – для защиты от БР. Системы «Пэтриот» – против БР с дальностью менее 3 000 км и КР любой дальности. Перспективные системы IFPC – против КР и БПЛА. Все эти элементы будут включены в «Интегрированная система боевого управления», которая будет включена в «Систему командования, контроля, боевого управления и связи». Таким образом, планируется дать командованию единую картину боя в регионе. Значение разрабатываемой архитектуры ПВО/ПРО о. Гуам состоит в том, что выработанные там технологические решения в сфере интеграции различных систем повлияют на построение защиты от КР континентальной территории США, а также на архитектуры ПРО в других регионах.

Европейская ПРО

В «Обзоре ПРО-2022» пока что есть чёткое разделение на «оборону НАТО от баллистических ракет» (NATO Ballistic Missile Defense) и «интегрированную ПВО/ПРО НАТО» (NATO Integrated Air and Missile Defense). Первая всё ещё официально ассоциируется с иранской ракетной угрозой и состоит из систем «Иджис эшор» в Румынии и Польше, шести эсминцев с системами «Иджис» в Средиземном море, радара AN/TPY-2 в Турции и центра командования и контроля на базе Рамштайн (Германия). Готовность системы «Иджис эшор» в Польше отложена теперь на 2024 год⁵⁶.

Вторая развивается для защиты от российских ракет с дальностью менее 5 500 км любых типов базирования. Она всё ещё не имеет единого центра и состоит из систем «Пэтриот» войск США и некоторых стран НАТО, а также систем «Иджис» и «Основной системы ПВО» (Principal Anti-Air Missile System, PAAMS) морского базирования, систем NASAMS (Norwegian Advanced Surface to Air Missile System) и SAMP-T наземного базирования, имеющихся у различных стран Североатлантического альянса. После начала российской специальной военной операции на Украине некоторые из этих систем были перемещены в Румынию, Словакию, Польшу и Латвию⁵⁷.

Две архитектуры европейской ПРО не интегрированы между собой несмотря на всю очевидную выгоду от такого решения в оперативном плане. Основной причиной того, что объединения ещё нет, может быть даже не нежелание Вашингтона подтверждать позицию Москвы о том, что «Иджис эшор» направлена против РФ, а скорее нежелание американской стороны интегрироваться с более слабыми в плане киберзащиты европейскими системами. Годами не решается проблема разных стандартов информации, используемых американскими и европейскими системами ПВО/ПРО. О необходимости урегулирования этих вопросов говорят до сих пор и на встречах действующих чиновников НАТО с экспертами⁵⁸, и на слушаниях в Конгрессе. Так, глава Командования ПВО/ПРО Армии США генерал-лейтенант Д. Карблер вновь подчеркнул ключевую роль союзников (их систем, радаров и противоракет) в совместных архитектурах ПВО/ПРО в случае начала активных боевых действий в регионе, где есть подобные американские системы⁵⁹. Но после многих лет обсуждений проблема всё ещё далека от решения.

Вместо интеграции имеющихся систем некоторые европейские страны работают над собственными проектами ПВО/ПРО всей Европы, предполагающие создание новых европейских систем (Франция)⁶⁰, либо закупку израильских, американских, немецких и норвежских систем в рамках «Инициативы Европейский небесный щит» (European Sky Shield Initiative), в которую входят Германия, Бельгия, Болгария, Чехия, Эстония, Латвия, Литва, Венгрия, Нидерланды, Норвегия, Словакия, Словения, Румыния, Великобритания. Как вариант есть и эшелонированная защита только своей страны с помощью систем «Пэтриот» (Польша)⁶¹. При этом США продолжают ежегодную практику совместных учений с морскими и сухопутными силами союзников на тему совместного перехвата БР с дальностью менее 5 500 км и различных КР⁶².

Космические средства

Агентство по ПРО ведёт только две программы сенсоров: «Космические сенсоры для отслеживания гиперзвуковых и баллистических ракет» (Hypersonic and Ballistic Tracking Space Sensors, HBTSS) и сенсоры оценки перехвата (Space-based Kill Assessment, SKA). Но, кроме этих двух программ, на слушаниях в мае 2023 г. глава АПРО впервые упомянул некий «Космический сенсор для распознавания» (Discriminating Space Sensor), который должен помочь в развитии технологий слежения за БР по всей её траектории и распознавания⁶³. Возможно, впервые прямо говорится о роли сенсоров в распознавании реальных боеголовок в облаке целей.

Большая часть программ создания космических сенсоров развивается подчинёнными Космическим силам США Агентством космических разработок (АКР) (Space Development Agency) или Командованием космических систем (Space Systems Command). Так, последнему поручена разработка сенсоров для выведения на средние орбиты в интересах обнаружения пусков и отслеживания БР (Resilient Missile Warning/Missile Tracking – Medium Earth Orbit, MW/MT-MEO). Другое название той же программы – Missile Track Custody). На первом этапе предполагается вывести 9 спутников к 2026 г. и 4 спутника к 2028 г. Затем каждые два года группировка будет развиваться⁶⁴. В 2023 г. объявлено, что сенсоры MW/MT-MEO также будут способны отслеживать ГПБ по всей их траектории⁶⁵. До этого такая задача была только у сенсоров HBTSS и создаваемых АКР сенсоров «широкого обзора» (Wide field of view).

АКР развивает «Национальную оборонную космическую архитектуру» на низких орбитах, которая с начала 2023 г. называется «Расширенная военная космическая архитектура» (Proliferated Warfighter Space Architecture, PWSA). Состоящая из семи эшелонов группировка должна будет обеспечивать бесперебойную передачу данных в треугольнике «различные космические средства наблюдения, целеуказания и навигации – командование – войска на поле боя». Сегмент, непосредственно относящийся к ПРО – «Эшелон слежения» (Tracking Layer) – состоит из сенсоров «широкого обзора» и сенсоров HBTSS. Всего по итогам нескольких этапов развёртывания и дополнения группировки «Эшелон слежения» планируется составить из 200 спутников и назвать по образцу вышеупомянутой программы MW/MT, но на низких орбитах (MW/MT-LEO). В апреле 2023 г. в рамках «нулевого этапа» развёртывания (Tranche 0) на орбиту было запущено 2 сенсора «широкого обзора». В этом же году будут запущены ещё 6 таких сенсоров⁶⁶.

Глава АКР Д. Турнир в апреле 2023 г. заявил, что HBTSS – это лишь опытные прототипы, а реальные сенсоры для более точного слежения и наведения перехватчиков будет делать не АПРО, а АКР в рамках «Эшелона слежения». Первые 4 таких аппарата будут на орбите в 2025 г. в рамках «первого этапа» развёртывания (Tranche 1) и в 2027 г. в рамках «второго этапа»⁶⁷. Данная коллизия пока не решена. Дж. Хилл в мае 2023 г. указал, что как только возможности сенсоров HBTSS подтвердятся, программа будет передана Космическим силам для расширения и использования. АПРО всё ещё придерживается позиции, что создаваемые им HBTSS – основные сенсоры и только они способны осуществлять наведение противоракет, а первые аппараты будут участвовать в испытаниях уже в 2024 году⁶⁸.

Командованием космических систем продолжает разрабатывать для высоких орбит «Инфракрасные сенсоры постоянного наблюдения» (Overhead Persistent Infrared, OPIR), которые придут на смену спутникам SBIRS. Программа OPIR уже претерпела изменения. В 2023 г. стало известно, что спутников будет не пять, а четыре – вместо трёх спутников на геостационарной орбите будет только два (в 2025 и 2027 г.) и два на высокой эллиптической орбите (в 2028 и 2030 г.)⁶⁹. Всё ещё в силе идея интегрировать разные сенсоры трёх разных орбит между собой (SBIRS, OPIR, MW/MT-MEO, MW/MT-LEO)⁷⁰.

В 2023 г. впервые было заявлено, что SBIRS и даже OPIR будут иметь лишь временный статус, пока программа MW/MT-MEO не достигнет глобального охвата⁷¹. Таким образом, Министерство обороны думает в долгосрочной перспективе отказаться от немногочисленных сенсоров на высоких орбитах и оставить только программы MW/MT-MEO и MW/MT-LEO, предполагающие большее количество спутников, а значит бóльшую устойчивость к противоспутниковым средствам РФ и КНР. Наращивание численности спутников – одно из многих направлений развития защиты спутников.

Отслеживание перемещения мобильных ракет наземного и морского базирования будет необходимо для обеспечения так называемых «наступательных операций ПВО/ПРО», то есть упреждающих ударов по пусковым установкам противника. Разрабатываются космические сенсоры «Отслеживания передвижения наземных целей» (Ground-Moving Target Indicator, GMTI). Они идут на смену старой системе JSTARS воздушного базирования. Разработка GMTI ведётся Космическими силами во взаимодействии с Национальным управлением по разведке (National Reconnaissance Office) как часть программы «Обеспечения ударов большой дальности». Из-за высокого уровня секретности известна пока только сумма запроса на программу со стороны Космических сил – 243 млн долл.⁷² Этого уже немало для такой программы, учитывая, что это не всё финансирование и то, что прототипы уже давно на орбите, а в течение года будут запущены основные спутники с сенсорами⁷³.

Космические силы США на 2024 фин. г. запросили 2,6 млрд долл. на программу OPIR и 2,3 млрд долл. на остальные свои программы космических сенсоров⁷⁴ (поддержка SBIRS, создание MW/MT-MEO и GMTI), а также 4,7 млрд долл. для АКР и его программ в рамках PWSA⁷⁵. АПРО запрашивает около 96 млн долл. на 2024 фин. г. на свои космические программы HBTSS и SKA⁷⁶. Таким образом, Министерство обороны делает акцент именно на Космические силы, и прогресс у последних может пойти быстрее и ощутимее, чем у АПРО, уже в следующем году. Судя по вышеприведённым заявлениям главы АПРО, вероятно, в среднесрочной перспективе агентство передаст все свои космические программы для продолжения разработки в ведомства, подчинённые Космическим силам.

Орбитальные системы перехвата всё ещё отсутствуют в планах США. Основные причины: потенциально огромные финансовые затраты, высокая уязвимость и преодолимость такой защиты. Но даже без них космическая составляющая ПРО развивается в таком направлении, которое может угрожать стратегической стабильности. Дело в том, что подобное развитие этих средств наблюдения, разведки и целеуказания при упомянутом выше использовании искусственного интеллекта для обработки потока данных потенциально может помочь в решении проблемы распознавания реальных боеголовок в облаке целей, а также выявления и отслеживания перемещений мобильных носителей ракет. Такой потенциально мощный скачок в развитии противодействия средствам преодоления ПРО и борьбы с мобильными МБР может поставить под сомнение гарантированное ядерное возмездие как основу стратегической стабильности. Эти технологии пока только в разработке, но на данном этапе являются менее затратными и более осуществимыми, чем перехватчики и лазеры космического базирования.

Заключение

Продолжается интеграция оборонительных и наступательных вооружений в единую архитектуру, использующую в долгосрочной перспективе один и тот же комплекс средств разведки и целеуказания (космические сенсоры в эшелонах PWSA), а также боевого управления (например, IBCS). Строго говоря, это доктринальное развитие американской ПРО продиктовано не только российской и китайской угрозами для США, их войск и союзников. Северная Корея и Иран обладают одними из самых больших арсеналов ракет с дальностью менее 5 500 км в Восточной Азии и на Ближнем Востоке соответственно.