Введение

Предкризисное состояние военно-политической ситуации в Европе, накалённая атмосфера в трансатлантических отношениях при предыдущей американской администрации наряду с другими причинами вызвали оживлённые дискуссии по обе стороны Атлантики относительно возможных сценариев поведения США и европейских союзников в контексте обостряющегося противостояния России и Запада. Трансформация мирового баланса сил, выдвижение Тихоокеанского региона в центр американской стратегии, откровенно эгоистичный подход в международных делах, которого придерживались США в президентство Д. Трампа, выход Великобритании из ЕС, накопление конфликтного потенциала в Европе – всё это создаёт побудительные мотивы к активизации европейской оборонной интеграции в рамках ЕС. Хотя приход администрации Дж. Байдена снял напряжённость в отношениях США и Европы, у союзников нет уверенности в реализуемости американских обязательств во всех кризисных ситуациях, как нет и гарантий того, что на выборах за океаном не победит политик, который не вернёт американскую политику на «трамповскую» стезю.

Формирование европейской оборонной интеграции: германский фактор и позиция США

Вторая мировая война оказала глубокое влияние на политическое сознание лидеров западноевропейских государств, которые видели свою главную задачу в том, чтобы не допустить повторение трагедии. Создание механизма взаимозависимости в сфере безопасности представлялось им наиболее надёжным способом достижения указанной цели. Уверенность в этом ещё больше возросла, когда появились признаки быстро нарастающей конфронтации между Западом и СССР, которая выдвинула вопросы обороны в центр интеграционных усилий государств Западной Европы, подстегнув процесс формирования регионального объединения.

В 1950 г. французский премьер Р. Плевен предложил план создания 100-тысячной европейской армии, в которую вошли бы и части возрождаемого Бундесвера. В своей речи на ассамблее Совета Европы 10 декабря 1951 г. министр иностранных дел Франции Р. Шуман разъяснил, что проект строительства Европейского оборонного сообщества (ЕОС) предполагает формирование «общей денационализированной армии», которая подчинялась бы исключительно ЕОС, присягнув на верность этому объединению¹. По замыслу Парижа, это должна была быть «совместная армия», а не просто коалиция национальных армий или воинских частей, подчиняющихся властям своих стран. Р. Шуман подчеркнул, что «использование такой армии предполагает единство цели и решимость в чрезвычайно важной сфере, поскольку это вопрос войны и мира, затрагивающий жизни людей и судьбу наций»². Вместе с тем он признал, что не существует готового рецепта, как должен быть устроен политический механизм принятия решений, касающихся применения европейской армии (в этом качестве рассматривался наделённый наднациональными полномочиями Совет министров с равным представительством государств ЕОС).

Для Вашингтона было важно определить, кто и как будет контролировать соблюдение западногерманской стороной установленных ограничений на вооружения. Представленный Госдепартаментом «чёрный» список включал в себя следующие основные категории: атомное, биологическое и химическое оружие, управляемые ракеты и ракетные системы большой дальности, военные самолёты, военные корабли кроме небольших судов оборонительного типа³. США предложили Великобритании и Франции возложить на ЕОС функцию контроля за соблюдением запрета на создание в ФРГ определённых типов вооружений и наделить правом определять места размещения на её территории производств военной техники, необходимой для ЕОС, руководствуясь географическими и стратегическими факторами⁴. Однако Лондон и Париж ответили, что будет весьма проблематично включить эти пункты в договор о создании ЕОС. Они предложили оформить устанавливаемые для ФРГ ограничения в виде отдельного юридического обязательства этой страны, зафиксированного в специальной декларации федерального правительства, которую должен одобрить Бундестаг. США в принципе не возражали и против такого варианта.

В ходе переговоров госсекретаря Д. Ачесона, министров иностранных дел Великобритании и Франции Э. Идена и Р. Шумана с канцлером К. Аденауэром в Лондоне 18–19 февраля 1952 г. был согласован документ, согласно которому на комиссариат ЕОС возлагались полномочия лицензировать производство в ФРГ вооружений, подлежащих контролю. Заказы могли размещаться только на тех западногерманских заводах, что отвечают критериям, которые в общем виде должен определить Совет министров стран ЕОС. Однако условием было то, что контингенты германских войск в составе ЕОС «не должны быть поставлены в менее выгодное положение, чем контингенты других стран-участниц Европейского оборонного сообщества, с точки зрения снабжения подлежащими контролю типами вооружений, которые необходимы для выполнения возложенных на них задач по обороне Европы, независимо от источника поставок…⁵». Комиссариат ЕОС должен был определить виды военных НИОКР, которые разрешалось проводить ФРГ. В ходе упомянутых переговоров затрагивался также вопрос о финансовом вкладе Западной Германии в «европейскую оборону». На встрече в Лондоне было достигнуто соглашение о том, что договор о создании ЕОС после ратификации его участниками становился бы частью внутреннего законодательства ФРГ.

В секретной телеграмме, которую госсекретарь Д. Ачесон направил своему британскому коллеге Э. Идену в феврале 1952 г., подчёркивалось, что подписание США, Великобританией и Францией конвенций с ФРГ о взаимоотношениях, а также «соглашений о создании ЕОС и «Европейского объединения угля и стали» (ЕОУС) создают новую основу для объединения Европы и ассоциации Германии с Западом , они позволяют ФРГ участвовать в обороне Запада в качестве равного партнёра⁶». Соединённые Штаты рассматривали эти соглашения как единую правовую базу для интеграции Германии в западное сообщество. Они брали на себя политические обязательства по поддержке ЕОС и европейской оборонной интеграции, а также об участии вместе с Великобританией и Францией в полном урегулировании «германского вопроса», включая такую цель, как «объединение Германии демократическими и мирными средствами»⁷.

27 мая 1952 г. шесть западноевропейских государств, включая ФРГ и Францию, состоящих в «Европейском объединении угля и стали», подписали договор о военно-политическом объединении, первая статья которого провозглашала создание «Европейского оборонного сообщества, наднационального по своему характеру, включающего в себя общие институты, общие вооружённые силы и общий бюджет»⁸. Американская дипломатия всемерно помогала европейским партнёрам в выработке компромиссных формулировок статей договора, когда у них возникали расхождения.

Как свидетельствуют архивные документы, США с энтузиазмом поддержали создание ЕОС. Администрация Г. Трумэна выразила заинтересованность в сохранении целостности и укреплении формирующегося европейского объединения, готовность поощрять американские госструктуры к сотрудничеству с ним, содействовать установлению тесного партнёрства между НАТО и ЕОС, включая взаимодействие американских войск в Европе с вооружёнными силами, которые будут развёрнуты под эгидой ЕОС. США ясно обозначили своё намерение поддерживать и развивать сотрудничество с нарождающимися европейскими интеграционными институтами. Более того, в случае возникновения угроз для целостности ЕОС, они была готовы задействовать ст. 4 договора НАТО о срочных консультациях для выработки совместных мер реагирования с целью устранения опасной ситуации⁹.

Созданный 23 октября 1954 г. Западноевропейский союз (ЗЕС) явился бледной тенью ЕОС, будучи лишённым главной черты предыдущего проекта – наднационального характера объединения государств региона в сфере обороны и безопасности. Несмотря на особые требования Франции к ремилитаризации ФРГ (Франция, в частности, требовала установить запрет на производство в ФРГ артиллерии калибром свыше 105 мм.) ¹⁰, перевооружение этой страны стало набирать обороты с её вступлением в НАТО 9 мая 1955 года. США настаивали на этом решении, считая возрождение германского военного потенциала при надлежащем контроле важным шагом в укреплении общей оборонной системы Западной Европы. Что касается европейской интеграции, государства региона вернулись к этому вопросу на конференции министров иностранных дел шести стран ЕОУС, которая проходила 1–3 июня 1955 г. в Мессине (Италия). В итоговой декларации встречи была зафиксирована принципиальная договорённость о том, что главным фокусом интеграции становится сфера экономики, и в качестве стратегической цели провозглашалось создание общего рынка, формирование которого будет проходить поэтапно¹¹.

Возрождение военно-политической интеграции в Европе: изменение американского подхода

Окончание холодной войны и последовавшие перемены в международном балансе сил создали предпосылки для возрождения европейской оборонной интеграции на новом витке истории. Однако характер и масштабы интеграционного процесса в XXI веке существенно отличаются от той модели, которую западноевропейские государства пытались реализовать в первое послевоенное десятилетие. Большие изменения с того времени произошли и в американских оценках идеи военно-политического объединения Европы.

Точкой отсчёта здесь стала Петерсбергская декларация Западноевропейского союза 1992 г., которая наделила ЗЕС следующими функциями: защита территории стран-участниц в дополнение к НАТО; проведение операций по урегулированию конфликтов малой и средней интенсивности; выполнение миротворческих и гуманитарных миссий. В соответствии с Амстердамским договором 1997 г. эти функции перешли к Евросоюзу. Условия этого договора предусматривали «постепенное формирование общей оборонной политики, которая может привести к созданию общей обороны , тем самым укрепляя европейскую идентичность и независимость ЕС »¹² (выделено мною. – О.П.).

Хотя тема «европейской армии» и не была в центре политического дискурса ЕС, где преобладали проблемы борьбы с терроризмом и массовой миграции с Ближнего Востока, она поднималась в выступлениях президента Франции Э. Макрона, тогдашнего канцлера Германии А. Меркель, испанского премьера П. Санчеса в рамках дискуссии о защите европейских интересов. Лидеры ведущих держав Европы говорили о «европейской армии» как о возможном проекте в будущем, а не как о близкой перспективе. Одним из инициаторов обсуждения этой темы в ЕС был Ж.-К. Юнкер, возглавлявший в то время Еврокомиссию. Под впечатлением конфликта на Украине он предложил активизировать европейский интеграционный процесс в оборонной сфере. Указывая на происходящую трансформацию миропорядка и растущие вызовы, с которыми сталкивается Европа, Ж.К. Юнкер призвал быстрее адаптировать ЕС к изменениям стратегической ситуации и создать военно-силовой потенциал для отражения возникающих угроз. Объединение европейских оборонных ресурсов он связывал с необходимостью придать ЕС полноценное военное измерение, чтобы с Европой считались как с самостоятельным игроком в сфере безопасности¹³. Создание «европейской армии» Ж.-К. Юнкер не противопоставлял атлантическому альянсу, он рассматривал этот проект не как антитезу НАТО, а как инструмент формирования общей внешней и оборонной политики ЕС.

Трансатлантические дискуссии о «европейской обороне»

Трансформация глобального баланса сил, смещение геостратегических приоритетов США в Азиатско-Тихоокеанский макрорегион, военно-политическая напряжённость в Европе порождают в политических и экспертных кругах на Западе оживлённые дискуссии о том, способны ли европейские союзники самостоятельно обеспечить свою безопасность. Эти споры носят отнюдь не только академический характер. За аргументами сторон стоят конкретные интересы тех или иных политических сил. С одной стороны, это протрамповские по своим взглядам и образу мыслей правоконсервативные круги в США, стремящиеся к сокращению американского бремени международных обязательств. С другой стороны, это идеологически и политически противостоящие им «ортодоксальные атлантисты», чьё некритическое восприятие НАТО сравнимо с религиозной верой. Промежуточное положение занимают «умеренные атлантисты», которые предлагают обновление НАТО с более равномерным распределением материального бремени и ответственности между США и Европой, а также «евроцентристы», выступающие за самообеспеченность ЕС в сфере безопасности при сохранении союзнических связей с США. Споры вокруг «европейской обороны» является отражением идейной и политической борьбы между этими лагерями.

Однако многие аналитики на Западе не разделяют подобного оптимизма. Согласно оценкам экспертов Лондонского международного института стратегических исследований, чтобы союзники могли без американской поддержки обеспечить защиту своих морских коммуникаций в прибрежных морях и свободу мореплавания в мировом океане, им потребовалось бы дополнительно затратить от 94 млрд долл. до 110 млрд на программы, позволяющие восполнить нехватку необходимых компонентов военного потенциала. Рассматривая сценарий гипотетического наземного вторжения российских войск в Литву и Польшу, эти аналитики приходят к выводу: чтобы рассчитывать на успешный исход в подобном военном конфликте с РФ, европейским союзникам необходимо в течение нескольких лет инвестировать дополнительно от 288 млрд долл. до 357 млрд для ликвидации дефицита в вооружениях различного типа – от танков и БМП до ударных вертолётов и систем ПВО. По их расчётам, чтобы соответствовать требованиям приведённого сценария ограниченной войны в Европе, союзникам пришлось бы перевооружить от 34 до 52 бригад, затратив на эти цели не менее 150–200 млрд долл.; осуществление столь масштабной модернизации заняло бы около 20 лет, хотя ощутимый эффект от реализации этих мер мог бы проявиться уже через 10–15 лет¹⁴.

Приведённые оценки представляются чрезмерно пессимистичными для западных аналитиков, таких как Б. Позен (Массачусетский технологический институт, США), которые полагают, что европейские страны НАТО способны за небольшой промежуток времени создать достаточные силы для защиты от внешних угроз. Они ставят под сомнение выкладки, представленные авторами упомянутого исследования, указывая на то, что уже сам выбор чрезмерно жёсткого сценария гипотетического конфликта и большинство вводных данных предопределили вывод о военно-технической неподготовленности европейских союзников самостоятельно обеспечить свою безопасность¹⁵.

Б. Позену, который подчёркивает преимущества обороны в гипотетическом конфликте на восточном фланге НАТО, возражает французский политолог Ф. Эйзбур, утверждая, что «внушительный, быстро развёртываемый контрнаступательный потенциал может быть более ценным с точки зрения сдерживания, чем чисто оборонительные силы»¹⁶. Он полагает, что дополнительные расходы по финансированию обороны, которые европейские союзники, лишённые американской поддержки, были бы вынуждены нести в этой ситуации, находятся в пределах их бюджетных возможностей, укладываясь в 2% ВВП. Его вывод сводится к тому, что оборонная самообеспеченность Европы, при всём разбросе в оценках требующихся затрат, вовсе не является утопичным проектом. При этом он уточняет, что европейские союзники не смогут в крупномасштабном конфликте сосредоточить все свои силы против России, учитывая наличие «других потенциальных противников Европы в Африке, в Восточном Средиземноморье и на Ближнем Востоке», среди которых он особо выделяет Турцию¹⁷.

Ф. Эйсбур признаёт, что в настоящее время европейские союзники не способны развернуть силы ядерного сдерживания взамен американских, а распространение на страны ЕС защитной функции французских сил ядерного сдерживания потребовало фундаментальных политических договорённостей в Евросоюзе и внушительных финансовых затрат, которые не сводились бы только к расходам по размещению за пределами Франции некоторого количества её самолётов-носителей ядерного оружия. Из обзора СИПРИ 2021 г. следует, что французские ядерные силы располагают небольшим количеством таких систем: 40 самолётов Rafale BF3, вооружённых 40 крылатыми ракетами воздушного базирования с ядерной боеголовкой (ASMP-A), обычно базируются на авиабазе Сент-Дизье в северо-восточной части Франции, а эскадрилья из 10 самолётов Rafale MF3 с аналогичным вооружением приписана к авианосцу «Шарль де Голль» (Charles de Gaulle)¹⁸. По оценке Ф. Эйсбура, «европеизация» французского ядерного зонтика предполагает всё-таки заметно меньше затрат, чем перечень обычных вооружений, которые требуются для конфликтов высокой интенсивности.

Вступившие в полемику с Б. Позеном авторы упомянутого доклада Лондонского института утверждают в своей статье, что смоделированные ими сценарии возможной военной кампании являются более стрессовыми для натовской Европы, а значит и более правдоподобными, чем те, что предлагает оппонент¹⁹. Их главный тезис состоит в том, что европейские союзники должны быть способны отвоевать захваченную потенциальным противником (Россией) территорию, а это требует проведения эффективных контрнаступательных операций, – в противном случае НАТО как военный альянс может ждать крах²⁰.

Эти эксперты, в частности, обращают внимание на то, что сценарий, описываемый Б. Позеном, подразумевает развёртывание оборонительного щита над Польшей, а для этого, по их оценке, нужны авиабазы, воздушная система раннего предупреждения о нападении, самолёты-заправщики, которых у европейских стран НАТО нет в необходимом количестве, также как нет и достаточных запасов крылатых ракет для предложенной американским аналитиком тактики изматывания наступающих российских войск²¹. Вместе с тем они подчёркивают, что недостатки военного потенциала европейских союзников являются не структурным дефектом, а результатом сознательного политического выбора в пользу меньших затрат на оборону и могут быть устранены путём увеличения оборонных инвестиций и их эффективного использования. Д. Барри и его коллеги допускают, что не все европейские союзники согласятся участвовать в военных действиях против России, и напоминают, что «сплочённость альянса не была сильной стороной НАТО в последние годы»²².

Б. Позен полагает, что европейские союзники могут на равных противостоять России в военной сфере, так как «располагают достаточными вооружёнными силами с точки зрения количества бригад и авиационных частей, оснащённых сравнительно современным вооружением»²³. Вместе с тем он признаёт наличие у них давно известных недостатков, включая низкую боеготовность (в частности, Бундесвера) и небольшой резерв сопротивляемости ввиду дефицита складских запасов боеприпасов и запчастей к военной технике. По его мнению, натовская Европа с её нынешними 1,5% ВВП, выделяемыми на военные цели, располагает достаточным финансированием в сфере обороны и при желании может сравнительно быстро решить свои проблемы с боеготовностью. Критически проанализировав выкладки авторов доклада Лондонского института, Б. Позен выдвинул контраргументы в обоснование своего вывода о том, что европейские союзники способны собственными силами обеспечить свою оборону в сфере обычных вооружений.

Противоположной точки зрения придерживаются американские политологи С. Брукс и Х. Мейер, которые, опираясь на свои расчёты, утверждают, что не только за несколько лет, но и за десятилетие Европа не сможет достичь оборонной самодостаточности²⁴. В подкрепление своего тезиса они подробно разбирают причины, препятствующие объединению оборонных потенциалов европейских стран и эффективному применению военной силы союзниками. Эти аналитики ссылаются, в частности, на значительные расхождения стратегических приоритетов и интересов стран ЕС. Другой их аргумент состоит в том, что у Евросоюза нет собственной объединённой командно-штабной структуры, современной цифровой системы управления и информационного обеспечения боевых действий в реальном масштабе времени, требующей развёртывания множества спутников различного назначения. Разработка и внедрение такой системы заняло бы много времени, учитывая, что на создание необходимой спутниковой группировки, по их оценке, ушло бы около 20 лет²⁵.

Отвечая на эти доводы, Б. Позен приводит свои контраргументы. Он, в частности, указывает на то, что европейские государства, пребывая долгое время в одном военном альянсе (НАТО), располагают подготовленными командными и штабными кадрами для управления боевыми действиями, и у них почти столько же разведывательных спутников, что и у России (15 и 17 соответственно)²⁶. Тем не менее, как замечает Б. Позен, «сегодня европейцы предпочитают перекладывать ответственность на США, чтобы иметь для себя защиту, не затрачивая больших средств»²⁷. Он задаётся вопросом: является ли для США разумным выбором сохранение функции главного провайдера безопасности европейских союзников в ситуации всё большего напряжения американских ресурсов, вызванного нарастающим противоборством с Китаем? Весь ход его рассуждений указывает на отрицательный ответ.

Ряд западных аналитиков полагают, что избыточность американских военных гарантий в НАТО позволяет союзникам экономить на оборонных расходах и обеспечивать свою защиту за счёт США. Схожей точки зрения придерживалась и администрация Д. Трампа, критикуя союзников за то, что они уклоняются от выделения необходимых средств на военные нужды. Как замечает Б. Позен, иждивенческое поведение европейских стран привело к тому, что структуры ЕС вероятно неспособны планировать и осуществлять крупномасштабные военные операции²⁸. Плохой менеджмент в вопросах координации и осуществления военных программ, отсутствие стандартизации в производстве и закупках военной техники, невысокий уровень боеготовности (в среднем 50%), – все эти изъяны европейских союзников носят хронический характер.

Те, кто критикует европейских союзников, не могут докопаться до первопричины, почему страны ЕС не могут решить эти застарелые проблемы столь долгое время? Почему у них не хватает политической воли взять на себя ответственность за обеспечение своей безопасности? Ответ кроется в том, что в военном отношении ЕС – это не единое целое, а совокупность 25 государств, чьи интересы и предпочтения далеко не во всём совпадают. Политологи С. Брукс и Х. Мейер справедливо указывают на «постоянные расхождения в оценках угроз и стратегических приоритетах по всей Европе»²⁹.

Заключение

В период зарождения европейской интеграции (конец 1940-х – первая половина 1950-х годов) США оказывали ей активную многостороннюю поддержку, содействуя формированию регионального оборонного сообщества государств Западной Европы. Однако после окончания холодной войны возобладал противоположный подход – сдерживание военно-политической интеграции ЕС стало долговременной тенденцией в американской политике. Эта линия последовательно прослеживается в действиях США, начиная с администрации Б. Клинтона. Объяснение данной метаморфозы кроется в том, что в разные политические эпохи – в первое десятилетие после окончания Второй мировой войны и в наступившем XXI веке – планы европейского объединения воспринимались Вашингтоном совершенно по-разному. В послевоенные годы Западная Европа ни в чём не могла конкурировать с США – она была слишком слаба, чтобы помышлять о проведении самостоятельной политики. К началу XXI века позиции интеграционной Европы (ЕС) укрепились в достаточной мере, чтобы она могла претендовать на защиту своих особых интересов, не совпадающих с американскими, не только в экономике, торговле и технологиях, но также во многих вопросах международных отношений.