Введение

В условиях смены правящей администрации в Вашингтоне одним из ключевых событий в российско-американских отношениях стало продление на пятилетний срок Договора о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений (ДСНВ, СНВ-3, Пражский договор). В ходе первого телефонного разговора 26 января 2021 г. президента России Владимира Путина с его американским коллегой Джозефом Байденом, одержавшим победу на выборах в США в 2020 г., проблематике ДСНВ было уделено особое внимание. С учётом стремительного приближения истечения срока действия договора все процедуры, необходимые для его дальнейшего функционирования, были реализованы в максимально короткие сроки¹. Благодаря политической воли лидеров двух ядерных сверхдержав был сохранён важнейший международно-правовой механизм, сдерживающий гонку стратегических вооружений между США и Россией. Открылось «окно возможностей» для начала нового этапа двустороннего стратегического диалога. Его востребованность ещё более возрастает в условиях обострения конкуренции ведущих мировых держав, усложнения повестки дня международной безопасности, существенного ускорения темпов технологических изменений в военной сфере, а также трансформирующего воздействия новых типов потенциалов, способных значительно изменить облик вооружённых сил и исход военных конфликтов в будущем². Однако в условиях продолжающегося глубокого кризиса отношений России и США результативность стратегического диалога не очевидна. Цель представленной статьи – выявить военно-политические и технологические изменения, влияющие на взаимодействие России и США по различным аспектам стратегической проблематики; проанализировать значение ДСНВ и последствия его пролонгации для двусторонних отношений и международной безопасности.

Меняющийся военно-стратегический ландшафт

На протяжении второго десятилетия XXI века в международных отношениях интенсифицировалась конкуренция ведущих мировых держав и новых центров силы. Продолжилось переформатирование глобального и регионального силового равновесия. В межгосударственных отношениях усилились элементы взаимного сдерживания, обострились существующие противоречия и появились новые антагонизмы. Крупные незападные державы существенно активизировали свою инициативную роль в решении региональных и глобальных проблем, в том числе в сфере безопасности. Изменились внешнеполитические приоритеты Соединённых Штатов. В период правления республиканской администрации Дональда Трампа (2017–2020 гг.) Вашингтон переориентировался на стратегическую конкуренцию с Китаем и Россией. Это получило соответствующее отражение в обновлённых доктринальных документах, разработанных в период правления Трампа. В американском политико-экспертном сообществе усилилось восприятие Китая в качестве ключевого экономического, политического и технологического соперника США³.

Продолжилось изменение характера вызовов и угроз, требующих нетрадиционных алгоритмов реагирования. Пандемия коронавируса COVID-19 продемонстрировала глобальный масштаб невоенных угроз и дисфункциональность многосторонних институтов, не способных эффективно и своевременно им противодействовать⁴. Режимы контроля над вооружениями подвергались дальнейшей эрозии. Растущие ракетно-ядерные амбиции отдельных государств, чреватые провоцированием многосторонней гонки вооружений в различных регионах мира, оказывали дестабилизирующее воздействие на региональную и международную безопасность. Новый импульс получило развитие нетрадиционных стратегических концепций (в частности, «ядерной деэскалации» и «ограниченного обмена стратегическими ядерными ударами»)⁵. В качестве новой угрозы безопасности на передний план выдвинулась проблема «переплетения» обычных и ядерных вооружений. В этом контексте «особое значение имеет развитие новых неядерных вооружений, которые могут быть применены в конфликтной ситуации для поражения ядерного оружия, баз, на которых [оно] развёрнуто.., а также связанных с ним систем управления, связи и информации»⁶. В случае «смешения» обычных и ядерных вооружений повышаются риски неуправляемой эскалации неядерного конфликта между ведущими мировыми державами до уровня ядерной войны.

Значительно ускорились темпы технологических изменений во всех наиболее значимых для ведущих военных держав областях. Процесс насыщения конвенциональных вооружений передовыми технологиями приобрел новую динамику. Появились новые виды вооружений, на которые в настоящее время не распространяются методы контроля. В этой связи актуализировались риски дальнейшего ничем не ограниченного развития передовых технологий в военной сфере. Ведущие военные державы наращивали усилия по созданию гиперзвукового и лазерного оружия, роботизированных ударных комплексов и беспилотных летательных аппаратов. Приоритетное внимание уделялось развитию противоракетных и противоспутниковых систем, а также технологий искусственного интеллекта военного назначения. Вашингтон продолжил развёртывание глобальной системы ПРО (включая создание её сегментов в Европе и Азиатско-Тихоокеанском регионе), максимально приближая противоракетные средства к районам старта баллистических ракет⁷. В этом контексте необходимо отметить, что российские МБР способны преодолеть любую систему противоракетной обороны. Тем не менее, в России по-прежнему доминируют завышенные оценки возможностей глобальной системы ПРО⁸.

Ядерные державы (в первую очередь, США и Россия) продолжили усилия по совершенствованию своих ядерных сил. В действиях американских стратегов обозначилось стремление к понижению порога применения ядерного оружия. В США активизировалась реализация программ разработки новых ядерных боезарядов пониженной мощности⁹. В ядерной доктрине США, обнародованной в 2018 г., было зафиксировано отсутствие намерения ратифицировать Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний, что ставит под угрозу его эвентуальное вступление в силу¹⁰. Существенно возросла угроза милитаризации космоса и информационного пространства. Киберсфера была объявлена Соединёнными Штатами и НАТО новой самостоятельной операционной средой. Междержавное противоборство в информационной сфере и информационно-психологическое давление приобрели ещё более жёсткие и бескомпромиссные формы. Наблюдалась рутинизация санкций, в том числе с целью ограничить военно-техническое сотрудничество оппонентов, сдержать развитие их оборонно-промышленного комплекса и замедлить технологическое развитие. Являясь неотъемлемым компонентов международных отношений, различные меры санкционного воздействия впервые приобрели гипертрофированный и системный характер. В частности, закон «О противодействии противникам Америки посредством санкций» (Countering America’s Adversaries Through Sanctions Act, CAATSA) кодифицировал принятые ранее в отношении России ограничения и формировал основу для новых санкционных действий Вашингтона, в том числе с целью ограничения взаимодействия иностранных государств с Россией в энергетической и военно-технической сферах¹¹.

Ситуацию усугубила линия США и их европейских союзников на введение элемента непредсказуемости в деятельность вооружённых сил и повышение темпов их развёртывания. Эта тенденция проявилась в применении Вашингтоном концепции динамического использования сил, которую взяла на вооружение администрация Трампа, и в инициативе «военного Шенгена», выдвинутой в рамках Европейского Союза. Концепция динамического использования сил подразумевает сдерживание потенциального противника путём повышения степени тактической непредсказуемости, тем самым усложняя процесс принятия решений оппонентом. Комплекс мер, реализуемых в соответствии с данной концепцией, включал – помимо прочего – реконфигурацию американского военного присутствия за рубежом в целях повышения мобильности, гибкости и эффективности американских вооружённых сил¹².

Возросшая военная активность Североатлантического альянса способствовала усилению военной напряжённости в Европе и повышению рисков непреднамеренных инцидентов, спровоцированных неверной интерпретацией намерений или действий сторон. Запуск новых диалоговых форматов позволил несколько ослабить вызовы региональной стабильности. В частности, в 2015 г. был налажен канал связи между военными России и США в целях предотвращения столкновений в Сирии. В 2015 г. начала функционировать горячая линия между Министерством обороны РФ и командованием НАТО в Европе. В 2016 г. германская дипломатия выступила с инициативой организации «структурированного диалога» по безопасности в рамках ОБСЕ. Новые каналы координации действий и юридически необязывающие договорённости оказывают определённое стабилизирующее влияние на военно-политические отношения России и Запада. Но в отличие от договорных механизмов они не обеспечивают сопоставимого уровня предсказуемости и транспарентности и являются явно недостаточными¹³.

С учётом дальнейшего укрепления комплексной мощи Китая, который является главным потенциальным конкурентом Соединённых Штатов в XXI веке, Вашингтон интенсифицировал усилия по сдерживанию Пекина, более тесно координируя действия с союзниками и партнёрам в Азии. По мнению ряда экспертов, дальнейшее обострение геополитического противостояния США и Китая – двух экономических гигантов, обладающих крупнейшими в мире оборонными бюджетами¹⁴, – чревато вырождением в военную конфронтацию. В этой связи американские исследователи Хэл Брэндс и Майкл Бекли отмечали, что американо-китайское противоборство может достичь наиболее острой фазы в 2020-е годы¹⁵.

Впечатляющие результаты китайского военного строительства, перспективы качественного совершенствования и количественного наращивания ядерного арсенала, а также продолжающаяся трансформация Национально-освободительной армии Китая в высокотехнологичную мобильную армию, способную выполнять широкий спектр задач на региональном и глобальном уровнях, вызывают серьёзную озабоченность Вашингтона. В частности, по словам академика РАН А.Г. Арбатова, обеспокоенность США вызывают китайские высокоточные ракеты средней и меньшей дальности в ядерном и обычном оснащении, насчитывающие – по оценкам Министерства обороны – около 2 000 единиц и способные «поражать американские авианосцы и объекты в Японии, Южной Корее, на Тайване и Гуаме»¹⁶. Осуществив односторонний выход из бессрочного Договора о ракетах средней и меньшей дальности в 2019 г., США активизировали разработку широкого спектра упомянутых вооружений. Представители МО стали активнее высказываться о преимуществах их развёртывания в Азии (против Китая) и Европе (против России). Размещение американских ракетных систем в упомянутых регионах приведёт к принятию Пекином и Москвой соответствующих мер реагирования.

Выходу США из ДРСМД предшествовали неоднократно высказываемые Вашингтоном и Москвой взаимные претензии в нарушении Договора. В частности, США обвиняли Россию в испытании крылатой ракеты 9М729 на запрещённую дальность. Российские озабоченности были связаны с размещением в Румынии и Польше пусковых установок Мk-41, способных запускать противоракеты «Стандарт-3М» и крылатые ракеты «Томагавк». При наличии политической воли стороны могли бы снять указанные озабоченности (в том числе в рамках Специальной контрольной комиссии, функционирование которой предусмотрено договором) путём разработки дополнительных верификационных мер и адаптации контрольного механизма договора с учётом высокой динамики военно-технического развития¹⁷. Несмотря на усилия Москвы не допустить развал ДРСМД, Вашингтон принял твёрдое решение выйти из договора. С учётом рисков эскалации гонки ракетных вооружений Россия предложила ряд инициатив, направленных на стабилизацию ситуации. Москва взяла на себя обязательство не размещать РСМД наземного базирования в Европе и призвала государства НАТО ввести встречный мораторий. Кроме того, Россия предложила ряд верификационных мер¹⁸.

ДСНВ – «золотой стандарт» в сфере контроля над вооружениями

Во второй половине 2010-х годов возникла беспрецедентная ситуация в сфере контроля над вооружениями: Д. Трамп стал первым американским президентом за последние 50 лет, в период правления которого США не заключили новое соглашение в указанной сфере¹⁹. Команда Трампа поддерживала неопределённость по вопросу пролонгации ДСНВ. В американской внешней политике усилилось стремление освободиться от международных обязательств, ограничивающих свободу действий Вашингтона. Администрация Трампа продолжила линию на деконструкцию режимов нераспространения и контроля над вооружениями. Это тренд проявился в действиях США ещё в период правления Дж. Буша-младшего. Яркой иллюстрацией служит выход США из Договора по противоракетной обороне в 2002 г. В 2018 г. США в одностороннем порядке отказались выполнять свои обязательства в рамках Совместного всеобъемлющего плана действий по урегулированию вокруг иранской ядерной программы²⁰. Вашингтон взял курс на проведение политики «максимального давления» в отношении Ирана. В 2019 г. Вашингтон, как было сказано выше, денонсировал ДРСМД. Год спустя США вышли из Договора по открытому небу 1992 г. В мае 2021 г. Госдепартамент подтвердил, что администрация Байдена не намерена возвращаться в ДОН.

Договор способствует укреплению международной безопасности и глобальной стабильности, сдерживает гонку стратегических вооружений между ядерными сверхдержавами, содействует поддержанию двустороннего ядерного баланса. Важнейшим элементом ДСНВ является система контроля, позволяющая обеспечить предсказуемость развития ядерных арсеналов двух стран. Точно откалиброванный, эффективный верификационный режим соответствует задачам, которые призван решать договор. С учётом истечения срока его действия в феврале 2021 г. Москва неоднократно ставила вопрос о пролонгации. Так, в декабре 2019 г. Россия предложила продлить ДСНВ без предварительных условий. В октябре 2020 г. в заявлении МИД России была выражена готовность продлить ДСНВ на один год и совместно с США «заморозить» на указанный период количество ядерных боезарядов, имеющихся у сторон²¹. Положительной реакции на российские предложения со стороны администрации Трампа не последовало. Кроме того, Вашингтон выдвигал неприемлемые для Москвы условия. США настаивали на подключении Китая к российско-американским переговорам, предложили поставить под контроль все типы боезарядов (включая тактические) и высказывали сомнения по поводу действенности верификационного режима ДСНВ²². С приходом в Белый дом президента-демократа Дж. Байдена, который рассматривает контроль над вооружениями в качестве важного инструмента обеспечения безопасности, открылось «окно возможностей» для продления договора без предварительных условий на максимальный срок (до 5 февраля 2026 г.). Команда Байдена сигнализировала об открытости к началу диалога с Москвой по указанной проблематике²³.

Заключение

Несмотря на очевидную значимость взаимодействия России и США по вопросам контроля над вооружениями, существенные политические и военно-технические препятствия затрудняют запуск полноценного диалога и придания ему устойчивого характера. Именно политические препятствия являются наиболее трудными для преодоления. Токсичная атмосфера отношений, кризис доверия, эскалация политических противоречий, отягощённые новыми взаимными обвинениями и подозрениями, осложняют реанимирование результативных переговоров по вопросам правового оформления дальнейшего сокращения вооружений. Развитие новых военных технологий, значительные изменения в ядерной сфере и других областях международной безопасности оказывают растущее влияние на содержание российско-американского стратегического диалога.